Воскресным утром позавтракаем с писателем Петром Столповским
10 апреля Петр Столповский отметил свой День рождения.
Поздравляем! Желаем крепкого здоровья, солнечного вдохновения, новых повестей, рассказов и, конечно, встреч с нами, читателями и почитателями его творчества.
Накануне мы пообщались с Петром Митрофановичем и его супругой – писателем Еленой Габовой, и пригласили именинника стать героем воскресной рубрики «Завтрак с писателем».
Пётр Митрофанович Столповский – один из немногих авторов, которые пишут о подростках и для подростков. Он член Союза писателей России, член Товарищества детских и юношеских писателей России. Творческий талант Петра Столповского многогранен – это великолепный прозаик, журналист, историк, переводчик на русский язык произведений коми писателей и коми народных сказок. Живёт в Сыктывкаре.
Немного о завтраке
– Любимое блюдо на завтрак – крепкий кофе, который варю сам, и творог. Кулинар я никудышный, но все же умею варить настоящий русский борщ. Этому меня научила мама, когда мне было лет 15.
Про вдохновение
– Как у всякого серьезного писателя секрет у меня один: созревший во мне талант, который считаю даром свыше, знание жизни, абсолютное знание языка, и все это проявляется во вдохновении.
О творческих планах
– Пишу повести и рассказы. Романы не замышляю.
Пожелания читателям
– Читателям вашей библиотеки я бы посоветовал прочесть повесть «Дорога стального цвета» – особенно для юношей. Юношеской библиотеке желаю оставаться местом притяжения юных умов.
В книге «Дорога стального цвета» (1984) звучит тема обездоленного детства. Автор показал, из каких ребят вырастают люди, на которых держится мир!
В повести рассказывается о трудной жизни подростка военной поры, детдомовца Юры Зубарева по прозвищу Зуб. На долю героя книги выпадает много испытаний, которые он выдерживает с честью и достоинством. Без документов и денег Зуб отправляется в Сибирь искать своего дядю. Дорога к единственному родственнику, полная злоключений, станет для мальчишки школой жизни. Зуб встретится с разными людьми, но в его душу залегло: хороших людей больше, «добро, оно посильней зла будет…».
Остросюжетное, полное драматических событий произведение, где автор делится своими раздумьями о молодом поколении, об их будущем, ошибках, о формировании самосознания в обстановке равнодушия общества к судьбам молодежи. Сам Столповский говорит о своей повести так: «Повесть написана жестко, но правдиво. Это как картина, суровые краски которой не рассчитаны на праздное любопытство».
Читайте с нами отрывок из повести «ДОРОГА СТАЛЬНОГО ЦВЕТА»
Детям моим в добрый путь – нелёгкую дорогу
– Зуб, яблок хошь?
– Давай.
– Ишь ты – давай! В сад надо слазить.
– Я не полезу. У меня последнее предупреждение.
Мокрогубый Санька Крутько криворото ухмыльнулся:
– Ну-у, Зуб, не думал, что ты слабак!
– Говорю тебе, ещё одно замечание, и меня выпрут из училища.
– Не выпрут – сад-то уже не охраняют.
– Кто сказал?
Санька воровато огляделся и зашептал:
– Ты не дрейфь! Штукатуры лазили, антоновки полные наволочки приволокли. Весь сад, говорят, обошли, сторожа нигде нету. А ты – предупреждение, предупреждение… Полезли!
Зуб думал. Ему никогда не везло в таком деле, он это помнил. Но ведь слазить в колхозный сад – это такое обычное ребячье занятие, что и раздумывать вроде не над чем. Можно сказать, имеют полное, хоть и незаконное, право тряхнуть яблоньку-другую.
– Там и сторожить-то нечего,– напирал Санька.– Антоновка кое-где осталась, и всё.
Зуб – крутоплечий хмурый парнишка – вообще был человеком невезучим. Во всяком случае, он сам так считал. В двухгодичном Луковском строительном училище он висел, что называется, на волоске. После того, как две недели назад, в первые же после летних каникул дни, он прямо в столовке расквасил сопатку старосте из группы штукатуров, волосок совсем истончился.
Староста выл и нарочно размазывал кровь по мордахе. Подскочивший мастер Ноль Нолич схватил Зуба за руку и облегченно сказал:
– Ну, вот и всё, голубь сизый! Теперь мы точно отмучились.
Не дав Зубу пообедать, маленький шустрый мастер поволок его к директору. С каждым шагом настроение Ноль Нолича словно бы улучшалось. Подходя к административному зданию, он даже замурлыкал себе под нос. С него довольно этого угрюмого и совершенно неуправляемого Зубарева. Давно ведь говорил, что его место не в училище, а в исправительной колонии, и он, Ноль Нолич, не виноват, что его не слушали. Развелось, понимаешь, либералов…
Велев Зубу ждать, мастер юркнул в кабинет директора. Выйдя оттуда через минуту, он смерил драчуна совсем уж повеселевшим взглядом:
– Память о тебе, голубь сизый, навсегда сохранится в наших сердцах,– сказал притворно-скорбным тоном. Мастер обожал красивые выражения.– Покорнейше прошу!– широким жестом указал он на директорскую дверь.
Директор училища страдал ожирением и одышкой. От этого он всегда был какой-то влажный, словно его постоянно держали над паром. В этот раз он даже воспитывать не стал Зубарева, хотя любил это делать до страсти. В сильном возбуждении подошёл к остановившемуся у двери парнишке, зачем-то взял его за шиворот гимнастёрки и не разжимал руки, пока не кончил говорить.
– Зубарев!– тяжело дыша, сказал он страдальческим голосом.– Пойми, наконец, глупой своей головой, Зубарев: ты на волоске! Можешь ты это понять или нет?– И он слегка встряхнул его.– Понял ты меня?
По всему видно, что терпение директора тоже висело на волоске. Зуб почувствовал это, но всё равно заоправдывался:
– А чего он хлеб с наших столов…
– Молчать!– взвизгнул директор и заколыхался, задышал со свистом. От его виска потянулась струйка пота.– Ты понял, я тебя спрашиваю? Отвечай!– И он сильнее тряхнул паренька.
Казалось, директор не выдержит, задохнётся. Чтобы этой беды не случилось, Зуб поспешно, хоть и с упрямой ноткой, ответил:
– Ну, понял.
– Без «ну»!
– Понял.
Директор как-то враз обмяк, разжал пухлую пятерню и тихим, всё тем же страдальческим голосом доведённого до точки человека произнес:
– Вон отсюда, Зубарев, вон, пожалуйста.
Зуб вышел на огромный двор, окружённый хилыми одноэтажными общежитиями щитовой постройки и такими же учебными зданиями. Его окликнул Ноль Нолич:
– Ну-ка, ну-ка, голубь сизый!
Подойдя вплотную, мастер посверлил его своими ехидными колючками.
– Та-ак,– протянул он, по привычке то и дело приподнимаясь на носки.– Судя по тому, как ты быстро выпорхнул, голубь, я и в самом деле отмучился. Пожалей своего мастера, Зубарев, скажи, что тебя того…
С самого начала пребывания в строительном училище Зуб был убеждён, что между ехидством мастера и его малым ростом есть прямая связь. Можно подумать, что он мстит своим малолетним питомцам за то, что они вымахали выше его. Только Мишка Ковалёв был с ним одного роста. Но мастер и его не особо жаловал. Должно быть, потому, что Мишка один такой в группе. Как бы там ни было, а ехидство Ноль Нолича ребята терпели. И не из боязни перед мастером, а скорее по причине сочувствия к его мелкоте.
Сухонький Ноль Нолич, то есть Николай Нилыч, никогда ничего не говорил просто и, как могло показаться, гордился своим талантом лепить завитушки из слов. Даже на занятиях, то и дело вставая с пяток на носки, он объяснял приёмы кирпичной кладки примерно так:
– …А если вы, голуби сизые, будете выкладывать угол как попало, то сразу прошу насушить мне сухарей.
Группа каменщиков переглядывается в недоумении, а Ноль Нолич, потешившись паузой, продолжал с притворной скорбью на лице:
– Потому что такой угол сразу развалится и прибьёт какого-нибудь хорошего человека. Пожалейте своего мастера…
– Чего молчишь, голубь сизый?– допытывался Ноль Нолич.– Доложи мне, что тебя того…
– За что это?– усмехнулся Зуб.– Наоборот, просил остаться.
– О Господи!– застонал Ноль Нолич и закатил глаза.– Когда только либералы переведутся… Ну, голубь!– Мастер умел мгновенно менять ехидство на злость.– В этом учебном году мы с тобой чикаться не будем, хватит! Марш в группу!
Зуб шёл тогда в общежитие и размышлял о том, что его жизнь – сплошное недоразумение. Как с пелёнок не повезло, так, видно, до конца будет. В детдоме о нём говорили: «мучитель наш». Правда, лет до десяти он был всего только «горем нашим». Говорили так часто, что маленький Юра Зубарев и не думал брать под сомнение, в самом ли деле он горе, правда ли мучитель.
В училище Зуб попал на особую заметку с первых дней, потому что подрался с мокрогубым Крутько. Тот хотел с налёту взять верховодство в группе, зарвался и попал на тугой Зубов кулак – с детдомовцем шутки не шути…
С тех пор у Ноль Нолича повелась поговорка: «В группе у меня тридцать два человека плюс один Зубарев. Возьмите Зубарева, дайте ещё тридцать два». Это стало вроде училищного афоризма. Его подхватили, приняв на веру. Даже директор, непроницаемый для юмора человек, как-то обронил: «В нашем училище двести восемьдесят учащихся и ещё один Зубарев».
Однажды вечером дежурный воспитатель видел жуткую, по его убеждению, картину. Зуб взял у кого-то из ребят увесистый перочинный нож и трижды подряд очень спокойно вонзил его в дерево с десяти или больше шагов. После этого никого не надо было убеждать, что в училище проник бандит, который не сегодня, так завтра покажет себя во всей красе.
С ножом Зуб, конечно, зря повыхвалялся. Это пугающее всех взрослых увлечение осталось у него с детдома. Водили их однажды в заезжий цирк-шапито, там выступал метатель, который покорил всю пацанву. Представляете, один за другим два десятка сверкающих ножей в деревянный щит запустил! От блеска аж в глазах рябило. Из тех ножей ровный круг получился. До того это Юрке Зубареву понравилось, что он все доски в дальнем углу забора искромсал – учился метать. Получалось уже довольно прилично. Но об этом прознали, и дело кончилось большой нахлобучкой.
Узнав о ноже, Ноль Нолич твёрдо решил, что такого голубя сизого он у себя ни за что не потерпит.
– Не надо! Не надо нам такого голубя сизого!
Метателей ему только не хватало! Того гляди, весь преподавательский состав вырежет.
Когда Зубарева воспитывали или просто ругали за его, а часто, надо признать, и не его, грехи, он только сильнее насупливал брови и угрюмо молчал. Это всех бесило. Молчит, хоть кол на голове теши! И что ему в этом молчании? Почему бы не пооправдываться?.. Словом, похож он был на крепко сработанный замочек, к которому забыли сделать ключ. Добро, если б этот угрюмый отпрыск неизвестных родителей учился прилежно, так ведь не блещет, двоечки случаются.
Но если честно, то для воспитателей Зуб был даже удобным человеком. Им не стоило больших трудов докопаться, кто опорожнил огнетушитель, высадил стекло, насыпал на раскалённую плиту молотого перца, подключил к дверной ручке электропровод и прочее подобное.
– Зубарев, а ну сознавайся: опять ты? Молчишь? Ну-ка пойдём со мной!
– Это не он,– встрянет иной раз хлипкий Мишка Ковалёв.
– А кто же? Ну, кто? Молчишь? Ну и не выгораживай, а то и тебя к директору поведу. Защитничек выискался…
Однажды Ноль Нолич проверял порядок в комнатах, неосторожно взялся за спинку Зубовой кровати и мгновенно был отброшен к противоположной стене. Опомнившись от электрошока, он с искажённым злостью лицом обвёл взглядом ребят, остановился на Зубе и прошипел:
– Кто это сделал?
Тот пожал плечами, потому что в самом деле не знал, кто из ребят готовил ему такую подлянку.
Молчание нависло такой тучей, что вот-вот, казалось, над Зубовой головой разразится гром. То ли нервы у тщедушного Мишки Ковалёва сдали, то ли ещё какая причина была, но он решил принять этот гром на себя.
– Я подключил,– пискнул он.– Нечаянно…
Это было такое беспомощное враньё, что ребята не удержались и хмыкнули. А Ноль Нолич даже ухом не повёл.
– Не старайся, Мишка, ничего не выйдет,– угрюмо сказал Зуб.
Уж молчал бы, может, пронесло.
В следующую секунду мастер схватил его за шиворот и, не обращая внимания на визготню Мишки Ковалёва – «Честное слово, это не он!»,– поволок отъявленного хулигана Зубарева прямо к директору.
– Ну ж, голубь сизый!..
Вечером того же дня Зуб без единого слова дал мокрогубому Крутько в ухо.
– Ладно, ладно!– заныл тот.– Ты ещё попомнишь, все свидетели!
А Зуб по привычке лёг обутым на свою кровать, отвернув в ногах матрац, и больше не обращал внимания на Крутько. Когда тот вышел, Мишка зашептал Зубу:
– Слышь, Юра, когда Ноль Нолич спрашивал, кто подключил, Крутько на тебя смотрел и ухмылялся. Он всегда так.
Зуб помолчал и спросил:
– А ты на кого смотрел, когда Крутько на меня смотрел?
– Я?– растерялся Мишка.– Я… на него смотрел.
Зуба это немного развеселило.
Плохо ли, хорошо ли, но жизнь в училище текла своим чередом. Время от времени на человека, вошедшего в какую-нибудь комнату, обрушивался поток холодной воды. Другой с
размаху валился на свою кровать и вместе с сеткой летел на пол. Иногда кто-то вытаскивал из своего кармана дохлую мышь или обнаруживал, что ночью в его ботинок ненароком помочились.
Одним – меленькие подленькие радости, другим – разные неприятности. Крутько почти всегда оставался в стороне, а Зуб не очень артачился, если его в очередной раз брали за шиворот гимнастёрки. А брали его за шиворот всё чаще. Даже если безобразие творилось не в его комнате. Конечно, неприятно, когда тебя берут за шиворот, но ведь кому-то надо отвечать, кто-то же должен испытывать на себе всю пользу воспитательных мер.
За месяц до летних каникул Зуб решил хоть раз как следует проучить скользкого Крутько. Задумал он это недурно. Но поток воды по ошибке хлынул не на Крутько, который всегда вывернется, а на Ноль Нолича, который всегда появляется некстати. Зуб был настолько ошарашен преследующим его невезением, что не стал дожидаться, когда с мастера стечёт вода.
– Это я,– мужественно заявил он.
Что тут началось! Зуба уже считали выгнанным из училища, он уже гадал, куда податься – не к дядьке ли в Сибирь, к единственному родному человеку, объявившемуся совсем недавно? Но ему тогда первый раз крупно повезло. На следующий день мир тряхнуло, как при хорошем землетрясении: в космос полетел Юрий Гагарин.
Училище вопило и ходило на головах! Пацанва безжалостно вылавливала всех Юр и качала до появления у них морской болезни! Директор тоже возбуждённо колыхался, задыхался и радостно обливался потом. Он чувствовал в себе столько счастья, что с лёгким сердцем простил неуправляемого Юрия Зубарева. Он считал, что турнуть из училища человека с таким мировым, да что там – космическим, именем по меньшей мере аполитично.
Вовремя, прямо сказать, без малейшего опоздания человек освоил космос!
Примерно к тому времени относится дикое увлечение училищных весельчаков делать «велосипеды». От этих «велосипедов» у спящего между пальцами ног остаются страшные волдыри. Зуб знал, что это такое. Однажды в детдоме увальни из старших классов состроили ему такую шутку. Месяц мучился с ногой, обуться не мог. Поэтому, когда он увидел плачущего над своими волдырями Мишку Ковалёва, глаза у него сделались прямо бешеными. Ни слова не сказав, Зуб выскочил из комнаты.
Крутько он догнал у пруда, за два километра от училища. Отмутузив «велосипедиста» и пустив ему красную юшку, пообещал проделывать это по возможности чаще. Вечером он ущучил ещё пару таких же «шутников», и те грустно засветили фонарями. Интерес к «велосипедам» сразу пошёл на убыль и через пару дней вовсе пропал.
Что до самих ребят, то они Зуба уважали. А кто налетал когда-нибудь на его кулак и особого уважения к парню не питал, тот просто остерегался с ним связываться. Что и говорить, природа не поскупилась на материал, когда кроила этого парнишку. Многие в училище завидовали по-взрослому перекатистым мускулам Зуба, его крутым кулакам. Конечно, иной раз и ему крепко доставалось, когда дело доходило до хорошей драки. Но он никогда не осторожничал, если чувствовал за собой справедливость – а вдруг, мол, не одолею.
Его уважали, и многие не прочь бы с ним дружить. Хлипкий, робкий Мишка Ковалёв с первых дней тянулся к нему, потому что больше всего на свете ценил силу и смелость. Только Зуб упорно не замечал Мишкиной привязанности и покровительствовал ему только как слабому. Дружбой это нельзя было назвать. Да и другие не могли этим похвалиться.
Была у Зуба никому не понятная странность. Ни с того ни с сего он скучнел, вовсе отмахивался от ребят, а потом, никому не сказавшись, уходил в город. Иногда появлялся в училище только на следующий день ещё более молчаливый. Оживал только через день-другой.
Где он болтался, никто не знал, а расспрашивать было бесполезно. Мишка Ковалёв объяснял это просто: ничего, мол, удивительного, это характер у него так устроен, что иногда ему нужна полная свобода. Все решили, что Зубов характер и в самом деле не может обходиться без того, чтобы иногда не послоняться по городу свободным человеком.
Конечно, воспитатели, особенно Ноль Нолич, были не в восторге от этого Зубова «устройства». Но они, видать, с самого начала решили, что рано или поздно парня турнут из училища, поэтому, мол, нет особого смысла ломать голову над подобного рода психологическими ребусами. Отрезанный ломоть, чего с ним возиться…
Благодарим Петра Митрофановича за здравый и мудрый литературный завтрак!
В фондах библиотеки есть все книги автора.
Друзья, приходите и читайте вместе с нами!